В этом мире и так слишком много говна. Слишком много, чтоб становиться говном
Тревожно и сомнительно мне.
Сомнения свернулись холодной липкой змейкой где-то в области диафрагмы.
Мне тоже хочется свернуться калачиком и просто лежать.
Свернуться калачиком, чтобы не рассыпаться, чтобы не растерять то немногое понятное, что осталось.
Сегодня я была в тоскливом сиреневом.
Меланхоличном таком, мягком, очень печальном.
Настолько органичном на мне, что даже коллеги сказали, что потрясающе мне идет.
Я много смеялась. Шутила. Взрывала смехом окружающих меня людей.
Я часто смеюсь. Когда остро тревожно и отчаянно, это переводится в какую-то истерическую, искрящуюся эйфорию.
Временами.
Потом наступает усталость и тоска.
Тосковать не получалось полноценно. Снова люди, много людей, которых необходимо было смешать, бодрить и успокаивать.
Злиться на них. На обстоятельства.
На себя, куда ж без этого.
А потом ехать в маршрутке, полностью погрузившись в собственные усталые мечты.
Настолько усталые, что даже не было желания слушать музыку, а ведь я уже не могу быть в городе без плеера.
Спокойная, расслабленная полурадость.
Пыталась делать несколько дел сразу.
Но чтение сложной книжки было не лучшей идеей: мысли разбегаются по уголками головы и будто смеются надо мной.
Сосредоточиться невозможно.
Сейчас снова сомнения. Снова непонимание. Желание закопаться в себе и тосковать, тосковать, тосковать.
А у меня на компе лежат некие фото. Я их не просматриваю никогда. И не удаляю.
Просто знаю, что они есть. И это даже не греет. Они не зачем-то. Они незачем.
Я больше не злюсь на себя. И в данный момент нет той дикой болезненной страсти.
Желание погладить по волосам и отпустить, улыбаясь светло-грустной улыбкой.
Потому что так правильно.
Надо отстрадать. Хотя я не страдаю.
Пережить. Переживаю. Одна.
Скоро пройдет, и я снова приду общаться, не опасаясь, что могу кому-то навредить собственным эмоциональным состоянием.
А оно какое-то вот такое.
Сомнения свернулись холодной липкой змейкой где-то в области диафрагмы.
Мне тоже хочется свернуться калачиком и просто лежать.
Свернуться калачиком, чтобы не рассыпаться, чтобы не растерять то немногое понятное, что осталось.
Сегодня я была в тоскливом сиреневом.
Меланхоличном таком, мягком, очень печальном.
Настолько органичном на мне, что даже коллеги сказали, что потрясающе мне идет.
Я много смеялась. Шутила. Взрывала смехом окружающих меня людей.
Я часто смеюсь. Когда остро тревожно и отчаянно, это переводится в какую-то истерическую, искрящуюся эйфорию.
Временами.
Потом наступает усталость и тоска.
Тосковать не получалось полноценно. Снова люди, много людей, которых необходимо было смешать, бодрить и успокаивать.
Злиться на них. На обстоятельства.
На себя, куда ж без этого.
А потом ехать в маршрутке, полностью погрузившись в собственные усталые мечты.
Настолько усталые, что даже не было желания слушать музыку, а ведь я уже не могу быть в городе без плеера.
Спокойная, расслабленная полурадость.
Пыталась делать несколько дел сразу.
Но чтение сложной книжки было не лучшей идеей: мысли разбегаются по уголками головы и будто смеются надо мной.
Сосредоточиться невозможно.
Сейчас снова сомнения. Снова непонимание. Желание закопаться в себе и тосковать, тосковать, тосковать.
А у меня на компе лежат некие фото. Я их не просматриваю никогда. И не удаляю.
Просто знаю, что они есть. И это даже не греет. Они не зачем-то. Они незачем.
Я больше не злюсь на себя. И в данный момент нет той дикой болезненной страсти.
Желание погладить по волосам и отпустить, улыбаясь светло-грустной улыбкой.
Потому что так правильно.
Надо отстрадать. Хотя я не страдаю.
Пережить. Переживаю. Одна.
Скоро пройдет, и я снова приду общаться, не опасаясь, что могу кому-то навредить собственным эмоциональным состоянием.
А оно какое-то вот такое.